Неточные совпадения
Алексей Александрович
стоял лицом к лицу пред жизнью, пред возможностью
любви в его жене к кому-нибудь кроме его, и это-то казалось ему очень бестолковым и непонятным, потому что это была сама жизнь.
Она вспоминала не одну себя, но всех женщин, близких и знакомых ей; она вспомнила о них в то единственное торжественное для них время, когда они, так же как Кити,
стояли под венцом с
любовью, надеждой и страхом в сердце, отрекаясь от прошедшего и вступая в таинственное будущее.
— Нет, я совсем не хороша. Ну, скажите мне…
Постойте, посидимте, — сказала Кити, усаживая ее опять на скамейку подле себя. — Скажите, неужели не оскорбительно думать, что человек пренебрег вашею
любовью, что он не хотел?..
Мне памятно другое время!
В заветных иногда мечтах
Держу я счастливое стремя…
И ножку чувствую в руках;
Опять кипит воображенье,
Опять ее прикосновенье
Зажгло в увядшем сердце кровь,
Опять тоска, опять
любовь!..
Но полно прославлять надменных
Болтливой лирою своей;
Они не
стоят ни страстей,
Ни песен, ими вдохновенных:
Слова и взор волшебниц сих
Обманчивы… как ножки их.
«Как мог я так страстно и так долго любить Сережу? — рассуждал я, лежа в постели. — Нет! он никогда не понимал, не умел ценить и не
стоил моей
любви… а Сонечка? что это за прелесть! „Хочешь?“, „тебе начинать“.
Они хотели было говорить, но не могли. Слезы
стояли в их глазах. Они оба были бледны и худы; но в этих больных и бледных лицах уже сияла заря обновленного будущего, полного воскресения в новую жизнь. Их воскресила
любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого.
—
Любовь к будущему спутнику жизни, к мужу, должна превышать
любовь к брату, — произнес он сентенциозно, — а во всяком случае, я не могу
стоять на одной доске…
— Эх, Анна Сергеевна, станемте говорить правду. Со мной кончено. Попал под колесо. И выходит, что нечего было думать о будущем. Старая шутка смерть, а каждому внове. До сих пор не трушу… а там придет беспамятство, и фюить!(Он слабо махнул рукой.) Ну, что ж мне вам сказать… я любил вас! это и прежде не имело никакого смысла, а теперь подавно.
Любовь — форма, а моя собственная форма уже разлагается. Скажу я лучше, что какая вы славная! И теперь вот вы
стоите, такая красивая…
— Зачем ты, Иван, даешь читать глупые книги? — заговорила Лидия. — Ты дал Любе Сомовой «Что делать?», но ведь это же глупый роман! Я пробовала читать его и — не могла. Он весь не
стоит двух страниц «Первой
любви» Тургенева.
Он злился. Его раздражало шумное оживление Марины, и почему-то была неприятна встреча с Туробоевым. Трудно было признать, что именно вот этот человек с бескровным лицом и какими-то кричащими глазами — мальчик, который
стоял перед Варавкой и звонким голосом говорил о
любви своей к Лидии. Неприятен был и бородатый студент.
Клим
постоял, затем снова сел, думая: да, вероятно, Лидия, а может быть, и Макаров знают другую
любовь, эта
любовь вызывает у матери, у Варавки, видимо, очень ревнивые и завистливые чувства. Ни тот, ни другая даже не посетили больного. Варавка вызвал карету «Красного Креста», и, когда санитары, похожие на поваров, несли Макарова по двору, Варавка
стоял у окна, держа себя за бороду. Он не позволил Лидии проводить больного, а мать, кажется, нарочно ушла из дома.
— Позволь, позволь, — кричал ей Варавка, — но ведь эта
любовь к людям, — кстати, выдуманная нами, противная природе нашей, которая жаждет не
любви к ближнему, а борьбы с ним, — эта несчастная
любовь ничего не значит и не
стоит без ненависти, без отвращения к той грязи, в которой живет ближний! И, наконец, не надо забывать, что духовная жизнь успешно развивается только на почве материального благополучия.
Она содрогалась, изнемогала, но с мужественным любопытством глядела на этот новый образ жизни, озирала его с ужасом и измеряла свои силы… Одна только
любовь не изменяла ей и в этом сне, она
стояла верным стражем и новой жизни; но и она была не та!
— Что ж это такое? — вслух сказал он в забывчивости. — И —
любовь тоже…
любовь? А я думал, что она как знойный полдень, повиснет над любящимися и ничто не двигается и не дохнет в ее атмосфере; и в
любви нет покоя, и она движется все куда-то, вперед, вперед… «как вся жизнь», говорит Штольц. И не родился еще Иисус Навин, который бы сказал ей: «
Стой и не движись!» Что ж будет завтра? — тревожно спросил он себя и задумчиво, лениво пошел домой.
— Не ласкайте, бабушка… бросьте меня… не
стою я… отдайте вашу
любовь и ласки сестре…
— Ах, только не у всех, нет, нет! И если вы не любили и еще полюбите когда-нибудь, тогда что будет с вами, с этой скучной комнатой? Цветы не будут
стоять так симметрично в вазах, и все здесь заговорит о
любви.
— Расстаться! Разлука
стоит у вас рядом с
любовью! — Она безотрадно вздохнула. — А я думаю, что это крайности, которые никогда не должны встречаться… одна смерть должна разлучить… Прощайте, Марк! — вдруг сказала она, бледная, почти с гордостью. — Я решила… Вы никогда не дадите мне того счастья, какого я хочу. Для счастья не нужно уезжать, оно здесь… Дело кончено!..
«Да неужели один час, одна минута ее
любви не
стоят всей остальной жизни, хотя бы и в муках позора?» Этот дикий вопрос захватил его сердце.
Слышали ее крики: «С тобой хоть на казнь!» А что я ей дал, я, нищий, голяк, за что такая
любовь ко мне,
стою ли я, неуклюжая, позорная тварь и с позорным лицом, такой
любви, чтоб со мной ей в каторгу идти?
Вот почему до меня и мужчина не знал полного счастья
любви; того, что он чувствовал до меня, не
стоило называть счастьем, это было только минутное опьянение.
Дайте ей свободу любить или не любить, и она увидит,
стоит ли этот человек ее
любви.
Беги туда, где любят,
Ищи
любви, ее ты
стоишь.
Снегурочка, обманщица, живи,
Люби меня! Не призраком лежала
Снегурочка в объятиях горячих:
Тепла была; и чуял я у сердца,
Как сердце в ней дрожало человечье.
Любовь и страх в ее душе боролись.
От света дня бежать она молила.
Не слушал я мольбы — и предо мною
Как вешний снег растаяла она.
Снегурочка, обманщица не ты:
Обманут я богами; это шутка
Жестокая судьбы. Но если боги
Обманщики — не
стоит жить на свете!
Мне нравилась наивная девушка, которая за себя
постоять умела, и не знаю, как это случилось, но ей первой рассказал я о моей
любви, ей переводил письма.
Новые друзья приняли нас горячо, гораздо лучше, чем два года тому назад. В их главе
стоял Грановский — ему принадлежит главное место этого пятилетия. Огарев был почти все время в чужих краях. Грановский заменял его нам, и лучшими минутами того времени мы обязаны ему. Великая сила
любви лежала в этой личности. Со многими я был согласнее в мнениях, но с ним я был ближе — там где-то, в глубине души.
Знакомые поглощали у него много времени, он страдал от этого иногда, но дверей своих не запирал, а встречал каждого кроткой улыбкой. Многие находили в этом большую слабость; да, время уходило, терялось, но приобреталась
любовь не только близких людей, но посторонних, слабых; ведь и это
стоит чтения и других занятий!
Некоторое время я бродил ощупью по книге, натыкаясь, точно на улице, на целые вереницы персонажей, на их разговоры, но еще не схватывая главного: струи диккенсовского юмора. Передо мною промелькнула фигурка маленького Павла, его сестры Флоренсы, дяди Смоля, капитана Тудля с железным крючком вместо руки… Нет, все еще неинтересно… Тутс с его
любовью к жилетам… Дурак…
Стоило ли описывать такого болвана?..
Любовь Андреевна угнетена; она упала бы, если бы не
стояла возле кресла и стола. Варя снимает с пояса ключи, бросает их на пол, посреди гостиной, и уходит.
Под конец жизни, разочаровавшись в возможности в России органической цветущей культуры, отчасти под влиянием Вл. Соловьева, К. Леонтьев даже проектировал что-то вроде монархического социализма и
стоял за социальные реформы и за решение рабочего вопроса, не столько из
любви к справедливости и желания осуществить правду, сколько из желания сохранить хоть что-нибудь из красоты прошлого.
Максим покачивал головой, бормотал что-то и окружал себя особенно густыми клубами дыма, что было признаком усиленной работы мысли; но он твердо
стоял на своем и порой, ни к кому не обращаясь, отпускал презрительные сентенции насчет неразумной женской
любви и короткого бабьего ума, который, как известно, гораздо короче волоса; поэтому женщина не может видеть дальше минутного страдания и минутной радости.
Напрасно чернила его клевета,
Он был безупречней, чем прежде,
И я полюбила его, как Христа…
В своей арестантской одежде
Теперь он бессменно
стоит предо мной,
Величием кротким сияя.
Терновый венец над его головой,
Во взоре
любовь неземная…
Позднее я в нем полюбила отца
Малютки, рожденного мною.
Разлука тянулась меж тем без конца.
Он твердо
стоял под грозою…
Вы знаете, где мы увиделись вновь —
Судьба свою волю творила! —
Последнюю, лучшую сердца
любовьВ тюрьме я ему подарила!
Ему казалось, что он теперь только понимал, для чего
стоит жить; все его предположения, намерения, весь этот вздор и прах исчезли разом; вся душа его слилась в одно чувство, в одно желание, в желание счастья, обладания,
любви, сладкой женской
любви.
— Да, прости меня, я тебя очень обидела, — повторила Лиза и, бросаясь на грудь Гловацкой, зарыдала, как маленький ребенок. — Я скверная, злая и не
стою твоей
любви, — лепетала она, прижимаясь к плечу подруги.
Стоя на стуле и смотря в окошко, я плакал от глубины души, исполненной искренного чувства
любви и умиления к моему дедушке, так горячо любимому всеми.
Много ли, мало ли времени она лежала без памяти — не ведаю; только, очнувшись, видит она себя во палате высокой беломраморной, сидит она на золотом престоле со каменьями драгоценными, и обнимает ее принц молодой, красавец писаный, на голове со короною царскою, в одежде златокованной, перед ним
стоит отец с сестрами, а кругом на коленях
стоит свита великая, все одеты в парчах золотых, серебряных; и возговорит к ней молодой принц, красавец писаный, на голове со короною царскою: «Полюбила ты меня, красавица ненаглядная, в образе чудища безобразного, за мою добрую душу и
любовь к тебе; полюби же меня теперь в образе человеческом, будь моей невестою желанною.
«Пусть-де околеет, туда и дорога ему…» И прогневалась на сестер старшиих дорогая гостья, меньшая сестра, и сказала им таковы слова: «Если я моему господину доброму и ласковому за все его милости и
любовь горячую, несказанную заплачу его смертью лютою, то не буду я
стоить того, чтобы мне на белом свете жить, и
стоит меня тогда отдать диким зверям на растерзание».
— Сама Мари, разумеется… Она в этом случае, я не знаю, какая-то нерешительная, что ли, стыдливая: какого труда, я думаю, ей
стоило самой себе признаться в этом чувстве!.. А по-моему, если полюбила человека — не только уж жениха, а и так называемою преступною
любовью — что ж, тут скрываться нечего: не скроешь!..
Кергель похвастался и обещал тут именно и добыть какую-нибудь
любовь для Вихрова, и с этой целью все они и
стояли около хороводов часов до двенадцати.
— Ваня! — вскричала она, — я виновата перед ним и не
стою его! Я думала, что ты уже и не придешь, Алеша. Забудь мои дурные мысли, Ваня. Я заглажу это! — прибавила она, с бесконечною
любовью смотря на него. Он улыбнулся, поцеловал у ней руку и, не выпуская ее руки, сказал, обращаясь ко мне...
— Полноте, полноте! Я, так сказать, открыл перед вами все мое сердце, а вы даже и не чувствуете такого яркого доказательства дружбы. Хе, хе, хе! В вас мало
любви, мой поэт. Но
постойте, я хочу еще бутылку.
Он любил ее как-то с мучением; часто он приходил ко мне расстроенный и грустный, говоря, что не
стоит мизинчика своей Наташи; что он груб и зол, не в состоянии понимать ее и недостоин ее
любви.
Целую ночь затем ей снился тот зеленый уголок, в котором притаился целый детский мир с своей великой
любовью, «Злая… ведьма…» —
стояли у ней в ушах роковые слова, и во сне она чувствовала, как все лицо у ней горело огнем и в глазах накипали слезы.
Может, я и не
стою настоящей
любви, но не в этом дело.
Во всех углах были устроены норки и логовища в виде будочек, пустых пней, бочек без доньев. В двух комнатах
стояли развесистые деревья — одно для птиц, другое для куниц и белок, с искусственными дуплами и гнездами. В том, как были приспособлены эти звериные жилища, чувствовалась заботливая обдуманность,
любовь к животным и большая наблюдательность.
Нам дела нет до того, что такое этот человек, который
стоит перед нами, мы не хотим знать, какая черная туча тяготеет над его совестью, — мы видим, что перед нами арестант, и этого слова достаточно, чтоб поднять со дна души нашей все ее лучшие инстинкты, всю эту жажду сострадания и
любви к ближнему, которая в самом извращенном и безобразном субъекте заставляет нас угадывать брата и человека со всеми его притязаниями на жизнь человеческую и ее радости и наслаждения [67].
Так мы и сделали. Вместе сочинили прошение, которое он зарукоприкладствовал и сейчас же отправил с надписью rИcommandИ. [заказное] Признаюсь, я с особенной
любовью настаивал, чтоб прошение было по пунктам и написано и зарукоприкладствовано. Помилуйте! одно то чего
стоит: сидят люди в Париже и по пунктам прошение сочиняют! Чрезвычайность этого положения до такой степени взволновала меня, что я совсем забылся и воскликнул...
В его помыслах, желаниях окончательно стушевался всякий проблеск поэзии, которая прежде все-таки выражалась у него в стремлении к науке, в мечтах о литераторстве, в симпатии к добродушному Петру Михайлычу и, наконец, в
любви к милой, энергичной Настеньке; но теперь все это прошло, и впереди
стоял один только каменный, бессердечный город с единственной своей житейской аксиомой, что деньги для человека — все!
— Тьфу мне на его
любовь — вот он, криворожий, чего
стоит! — возражала Экзархатова. — Кабы знала, так бы не ходила, потатчики этакие! — присовокупляла она, уходя.
Любовь женщины она представляла себе не иначе, как чувством, в основании которого должно было лежать самоотвержение, жизнь в обществе — мучением, общественный суд — вздором, на который не
стоит обращать внимания.